Наваждение

 

С небес устало укатило
Под вечер солнце на покой.
И встало новое светило
Над лесом, полем и рекой.

 

Холодным высечен кумиром,
И погруженный в колдовство
Мир сразу стал подлунным миром,
Забыв дневное божество.

 

Покорно затихают ветры,
Вода таинственно густа.
За миллионы километров
На землю смотрит пустота…

 

Под этим взглядом все живое
Теряет беззаботный нрав.
И тайна вечного покоя
Струится сквозь листву дубрав…

 

А свет луны всего лишь зайчик,-
Из солнечной короны нить.
Как просто может пыльный мальчик
Звезду на троне заменить!

 

 

Песня о медведе

Крестьянин жил когда-то 
На дальних хуторах.
С восхода до заката 
Трудился на полях.

 

Оберегал от порчи
Снопы из колосков
И ненавидел очень 
Вредителей овсов.

 

Но нелюбимым более,
Чем все кто делал вред,
Был на овсяном поле
Жирующий медведь.

 

Как только догорала
Вечерняя заря,
Являлося немало
Мохнатого зверья.

 

Всю ночь сосал колосья 
Нахальный дикий вор,
А утром укрывался 
В соседний дикий бор.

 

Не мучило несколько
Раскаянье наглеца,
Боялся Мишка только 
Разящего свинца.

 

Для длинной одностволки
Крестьянин пулю лил
И к пороху на полке
Прилаживал фитиль.

 

Неистово молился 
У темных образов,
На стражу становился
У краешка овсов.

 

Куда уж справедливей,
Когда в вечерний мрак
Сходилися на ниве
Хозяин и варнак.

 

Никто не знал заранее
Погибнет ли медведь
Или найдет крестьянин
Безвременную смерть.

Такие были страсти,
Что "Господи прости"!
Спасенье от напасти-
Медведя извести.

 

Медвежие капканы
Стояли на овсах,
Железные арканы
Висели на кустах.

 

Ковалось для рогатины 
Стальное острие,
Искали псы старательно
Медвежее жилье.

 

Входили быстро в моду
Природные дары,-
Медвежию породу
Пускали на ковры.

 

Замолвил хоть бы слово
За Мишеньку закон,
От рождества Христова
До нынешних времен!

 

Могучие машины

Расширили поля.
Добралась до вершины 
Цивилизация.

 

Уже повсюду рубят
Еще незрелый лес,
И заводские трубы
Поднялись до небес…

 

Но высветит деревья 
Вечерняя заря,
И тот же Мишка древний
Выходит на поля.

 

Неразрешим конкретный,
Но каверзный вопрос:
Важней медведь бессмертный
Иль съеденный овес?

 

Волки

Там, где ельник буреломный,

Где осинки точно спицы,

Спал в болоте волк огромный

И матерая волчица.

И наверно снилось волку

Ярость бешанной погони,

Окрававленные телки,

Обезумевшие кони.

Но когда взлетели с веток

Перепуганные птички

Расколола шорох ветра

Гончих Яркая помычка,

И пошел беляк по чаще,

После быстрого дуплета,

Там, где ельник мелкий чаще

В шубу снежную одетый.

А за ним до самой ноги,

Привороженная к следу,

Стала плакать пара гончих

С тишиной ведя беседу.

Но когда припудрил вечер

Позолотой легкой елки,

Гону звонкому навстречу

Поднялись с болота волки

Было видно белке ловкой

С высоты столетних сосен:

Серый зверь убил выжловку

И в сугроб лениво бросил.

И ушли в болото звери,

Где тросник тугой и частый,

Где глухарь поет в апреле

На стеклянной корке наста.

 

* * *

Что-то больно навязчиво стали нам

повторять про покойного Сталина,

да не как о какой-нибудь древности,

а с сегодняшней злобой и ревностью:

Мол, запреты с Истории сорваны,

налетайте стервятники — вороны!

Вороши, потроши без различия

кровь, дерьмо да былое величие...

Обжирайся, жирей в безопасности,

делай маленький бизнес на гласности.

Спекулируй с двойным лицемерием

Джугашвили, Ежовым и Берией,

культом личности, жесткой политикой

и своей запоздалою критикой!

Если выйдет на то позволение,

продадут и товарища Ленина,

а за ним и вождей — современников

за известные тридцать серебрянников...

Только цепи крепки, хоть и ржавые -

не допустят торговли державою.

Провернется политики мельница -

поразительно все переменится:

На дневные сеансы с ребятами

мы пойдем с именными мандатами.

В магазины с любимыми женами

будем справочки брать утвержденные,

чтоб взаимными караулами

всенародно покончить с прогулами.

«Металисты» и «панки» вонючие

попадут за ограды колючие:

Пусть мозги укрепляют нестойкие

молодежной сибирскою стройкою!

Снова мы заживем в справедливости

и в осознанной необходимости...

Вот тогда озираясь опасливо,

запоем, что свободны и счастливы!

А того, кто уклонится в сторону,

заклюют те же самые вороны,

что сегодня орут на собраниях

об ужасных былых истязаниях, -

не впервой им с невинною мордою

то тюрьмой торговать, то свободою...

* * *

 

Потеря

Рукоделник, отшельник, кустарь -

гражданин уважаемый встарь,

воплощенье земной правоты,

как попал в неугодные ты?!

И глядишь из глухой немоты

муравьем заключенным в янтаре...

Не обучен читать чертежи,

ты оставил потомки Кижи,

сталь-булат колдовской остроты,

из уральского камня цветы

и нетленные лики святых...

Кто же более праведно жил?

Видно, твой независимый нрав

не вписался в колхозный устав.

Видно, вздорный, горластый сосед

самовластно возглавив Комбед

и провластвовав семдесят лет,

так и будет считать, что он прав.

Он – то жив, а тебя больше нет!

Под чадрою чиновных речей

нынче прячется кучка рвачей,

делашей, доставал, торгашей,

раньше гнавших умельца взашей...

Кто им даст уникальных вещей,

чтоб скорей обскокать фирмачей?!

Направляйтесь, кормильцы, в гараж.

Там халтурит Ванюха – алкаш, -

за стакан подвернет клапана...

только “фирма” ему не нужна:

без нее ему хватит вина!

Он последний ремеслинник наш.

Замените Ванюху в артель:

в бухгалтерию, в план – в канитель,

запакуйте в бумажки всего,

угнездитесь на шее его,

но не сделает он ничего,

что бы вашу приблизило цель!

Можно срезать глухую смолу,

обезвредить дурную молву,

дать в достатке еды и жилья,

приказать не преследовать зря,

но нельзя оживить муравья,

как не встать после рубки стволу.

 

Отповедь

От возмущенья сатанея,

Вникаю в глубину строки

Евангелия от Матфея,

Евангелия от Луки...

Сверхпопулярность мрачной драмы

Дающей церкви полный сбор,

Лишь порождение рекламы,

Непревзойденной до сих пор.

Учебник ханжества и рабства,

Самопоклонства феномен

Явил для собственного царства

Назаретянский супермен.

Какой продажный сочинитель

Строчил за жалкие гроши

Про то, как мстительный мучитель

Звал к обнищанию души?

Очнитесь жаждущие чуда

В елейном сумраке церквей:

Евангелие писал Иуда

По наущению царей!

Апокалипсис Иоанна

Напоминает не спроста

Угрозы жалкого тирана,

Проделки злобного шута...

Творец, ханжами возносимый

На занебесный пьедестал,

Твой сын — пилот над Хиросимой

Тебя могущественней стал?

Воистину на небесах ты...

Младенцев вызженных любя,

Я буду рваться в космонавты,

Чтобы добраться до тебя!

 

 

Обвинение

История — коварная река.

То — тихая вода среди равнины,

то — водопад сорвавшийся с вершины,

удаливший в грядущие века,

потрясших их сокрытые глубины.

Двадцатый век, почти невыносимый,

был водопадом, грозным камнепадом,

звездой сверхновой, пепелящим адом

в последние секунды Хиросимы.

Казалось, воины устанут убивать,

увидев глубину последней раны,

и зарубцуется Планета шрамом рваным,

поджившим, но мешающим дышать.

Казалось, этот след неистребимый

всех ужасней, кого рожала мать.

Нельзя же жить под клекот ястребинный,

как мышь. В нору забиться и дрожать,

завися от случайности единой!

Но подлостью политика чревата.

Генералисимусы, цезари, вожди,

пролившие кровавые дожди,

мечтавшие о славе Герострата,

не Рим, да вы бы Землю подожгли

под выкрики гвардейского «вивата»!

И перерезали бы струи водопада...

Поныне мир в руках безумного солдата!

В жестокости залог его побед.

Его величие — украшенный скелет

сильнейшего из банки с пауками,

воспетого продажными устами

виновника неисчислимых бед,

убийцы и морального урода.

А надо бы разбить надгробный камень

над всяким «повелителем народов».

За каждым тянется из слез и крови след -

вождей великих не было и нет!

Мужчина, ты подлец!

С тех самых давних пор,

Когда затеял спор с другим мужчиной.

Не важно, что служило вам причиной,

но быстро вы свели бесплодный разговор

к конкретным упражнениям с дубиной.

И в сладости беды непоправимой

топили слабый совести укор...

Теперь дубина больше вас самих.

Теперь она сама непобедима!

Смерть от Виктории теперь неотделима...

Неужто ратный пыл в тебе еще не стих?

Подумай наследниках своих...

Мужчина, ты подлец и псих!

 

* * *

Спите с миром, вожди дорогие,

под тяжелой кремлевской стеною,

главхирурги политхирургии

над народом своим и страною.

Пусть не будят вас звоном литавры

и не мучает злая вина.

Пусть не колют обильные лавры

да бесчисленные ордена.

Вам опять воздается по праву

щелкопером вошедшим во вкус

всепланетная громкая слава,

только минусом сделался плюс...

От того, что позволили каждому,

у кого на плечах голова,

поглазеть сквозь замочную скважину

на секретные ваши дела:

Как когда-то с завидною прытью

загоняли друг друга в гробы...

Полуправда плохое прикрытие

для текущей жестёокой борьбы!

* * *

 

Н.Л.

На груди у экспресса звезда.

Весь состав изогнулся змеёй.

Тормозами шипят поезда

Над стальною своей колеёй.

Друг стремился к большим скоростям»

Он горбом своим добыл билет»

По казённым путям, по путям...

Двадцать лет...Двадцать лет...

Двадцать лет...

Никого не осталось вокруг.

Я стою на платформе один.

Где-то едет единственный друг

До седин...До седин...

До седин...

Интересно побыть не у дед,

Не попав ни в купе,ни в плацкарт:

- Как там в гуще трудящихся тел?

- Хорошо!

- Очень рад...Очень рад...

Но сменили экспрессу маршрут.

Впереди потускнела звезда.

- Эй, куда вас за доблестный труд?!

- Как всегда - в никуда...

В никуда...

Почему же опять в никуда?

Кто подстроил такой силогизм?

Нам же подали те поезда

Для прямого пути в коммунизм!

Видно,рельсы согнулись в дугу.

Значит,поезд идёт круговой.

Снова все на посадку бегут,

Только я отстаю неживой...

Друг успел в быстроходный вагон,

Я застыл придорожным крестом.

Нам до встречи - один перегон!

Смех и стон: Дело в том...

Дело в том...