Царская охота под Петербургом О.Егоров
Охотничья культура — составная часть общенациональной культуры, и, как бы мы ни относились к охоте, мы не можем игнорировать эту сторону нашей истории, без изучения и сохранения которой наши знания о национальном характере будут крайне не полны. Между тем в России вообще нет какого-либо Национального музея охоты. Это особенно печально потому, что всего лишь в 70 км от Петербурга разрушается уникальный памятник национальной охотничьей культуры. Вдвойне печально, потому что такого класса памятника культуры на территории России больше нет. Печально и то, что крупнейшая лесная держава мира не имеет и общенационального музея леса, который, совершенно естественно, должен был бы находиться в Лисино, составной частью которого мог бы стать и музей охоты.
В 70 км от Петербурга расположен поселок Лисино-Корпус, центр учебно-опытного лесного хозяйства, старейшего в России. Территория, на которой располагается хозяйство, когда-то входила в состав Ижорского погоста Водской Пятины Господина Великого Новгорода.
До XVII в. на месте современного поселка Лисино-Корпус никаких населенных пунктов не существовало. В 1617 г. Ижорская земля, согласно Столбовскому миру, отошла к Швеции и вошла в состав провинции Ингерманландия. Ижорский погост получил большую дробность и из него шведскими властями было выделено еще два погоста: Славянский и Лисинский. Последний получил свое название от поселения Лисино, которое в XIX в. носило официальное название Большое Лисино. Село это просуществовало до Второй мировой войны. Ныне не существует.
Шведы проводили жесткую оккупационную политику, постепенно вытесняя из пограничных земель православное население, русских и водь, в Московию, а на освободившиеся земли переводили единоверных шведам финнов из внутренних провинций. Тогда и возникла на Лагус ручье, при его впадении в речку Лустовку, финская деревушка Нейнкаля (в XIX в. называвшаяся Неникюль).
В ходе Северной войны Ижорская земля была возвращена в состав России. Вновь освобожденные земли стали собственностью Российской Короны и щедро жаловались Российскими Государями служилым людям в награду за ратные и прочие труды. Не исключением был и Лисинский погост. Все более-менее продуктивные в сельскохозяйственном отношении земли здесь были розданы. В руках Короны остались только малопродуктивные земли, которые после вхождения в Царствование Екатерины II погоста в состав Царско-Сельского уезда были переданы в ведение Царско-Сельского Дворцового правления. В это же время рядом с Нейнкалей, на правом берегу Лустовки, были поселены дворцовые крестьяне, основной повинностью которых была заготовка дров и леса для Царско-Сельского Дворцового правления. Русская деревня получила название Верхняя Лустовка.
В 1787 г. в результате Генерального межевания земель Лисинского погоста впервые была выделена лесная дача, без лишнего мудрствования получившая свое название по имени того погоста, в состав которого она входила. В 1797 г., после принятия Императором Павлом I Закона об Императорской Фамилии и образования Удельного ведомства, управлявшего всеми нераздельными имениями и имуществами Императорской Фамилии, Лисинская лесная дача вошла в состав Уделов. В 1805 г. дача была передана в Казну и стала называться Лисинской казенной лесной дачей. В те годы дача получила и свою первую лесную администрацию: одного лесничего, двух объездчиков и шестерых сторожей. Для двух объездчиков на территории дачи были построены два кордона: в южной части — на речке Сердце и в северо-восточной части — в урочище Сютти. Эти кордоны существуют и доныне.
В 1803 г. был организован Царско-Сельский практический лесной институт. Для практических занятий воспитанникам института была передана территория бывшего Царско-Сельского зверинца. Территория явно недостаточная для занятий, поэтому руководство института обратило внимание на ближайшую казенную лесную дачу — Лисинскую. С 1805 г. она стала служить постоянным местом практики для воспитанников. Эта связь института с дачей не прервалась и после 1811 г., когда институт был переведен в Петербург расположился на территории бывшей английской фермы, где он, сменив целый ряд названий и став в конце концов Лесотехнической академией, существует и доныне.
В 1802 г. Лесной департамент, управлявший всеми казенными лесами Российской Империи, из состава Адмиралтейств-коллегий при организации министерств перешел в ведение Министерства финансов, где на его базе, с присоединением других казенных имуществ, в 1810 г. был организован специальный департамент — Департамент государственных имуществ.
В 1829 г. по инициативе министра финансов графа Е. Ф. Канкрина было проведено обследование Лисинской дачи на предмет создания на ее базе Образцового учебного лесничества. После повторного обследования дачи, проведенного в 1830 г. немецким лесоводом Ф. Яншем, состоявшим при Лесном институте, окончательный осмотр и выбор места дня будущих административных построек лесничества сделал в 1834 г. воронежский губернский лесничий Б. И. Фрейрейс, намеченный Канкриным в начальники будущего лесничества.
7 декабря 1834 г. (все даты до 1917 года по старому стилю) разработанные в Министерстве финансов Положение и Штат Лисинского учебного лесничества (ЛУЛ), после рассмотрения и одобрения их Государственным Советом, были Высочайше конфирмованы.
С весны 1835 г. Фрейрейс приступил к постройке центральной усадьбы лесничества. Место для нее было выбрано почти в центре лесничества, на правом берегу Лустовки, южнее деревни Верхняя Лустовка. План и проекты строений лесничества были разработаны архитектором Министерства финансов А. М. Куцы, который развернул главный фасад лесничества в сторону деревни. Тыльный фасад с черным двором вышел на Рубецкой ручей, на котором была построена плотина и выкопан пруд с искусственным островком. Вокруг пруда был разбит пейзажный парк. Летом 1836 г. все постройки лесничества были закончены, и 1 сентября состоялось торжественное открытие и освящение лесничества. Одновременно при ЛУЛ было открыто Егерское училище, основной задачей которого была подготовка среднего звена лесных специалистов — лесных кондукторов и объездчиков.
С легкой руки—первого начальника ЛУЛ Фрейрейса весь копгплекс строений центральной усадьбы лесничества получил неофициальное название — Корпус. Постепенно это название настолько закрепилось за лесничеством, что уже в конце XIX в. попало на топографические карты как официальное.
По инициативе Канкрина дворцовая деревня Верхняя Лустовка в 1835 г. была променена на казенную и поступила в ведение Лисинского лесничества. В это время в Лустовке имелось 4 двора крестьян с 11 ревизскими душами (всего с бабами и детьми 23 человека). Для них лесничество выстроило за казенный счет новые дворы со всеми службами, расположив их в одну линию вдоль вновь устроенной дороги.
В 1837 г., по Указу Николая I, Лесное ведомство получило военную организацию и было уравнено во всех правах с военной службой. В случае военной отмобилизации лесные чины вместе с лесной стражей должны были составить особые егерские полки, по типу прусских, вооруженные штуцерами. В России тогда таких полков практически не было. Единственным полком егерского типа был Лейб-Гвардии Финляндский батальон, поэтому офицеры и нижние чины Лесного ведомства получили форму и штуцера по образцу Лейб-Гвардии Финляндского батальона. А в программу обучения, как в Лесном институте, так и в Егерском училище, вошла усиленная муштра и довольно интенсивное обучение стрельбе из штуцеров по подвижным и неподвижным целям. Воспитанники Лесного института были переименованы в кадетов и сведены в одну Лесную роту, которая начала принимать участие во всех петербургских вахтпарадах, составляя с Лейб-Гвардии Финляндским батальоном единый полк. Николай Павлович, единственный из всех Российских императоров лично посетивший Лесной институт, всегда отличал лесных кадетов, придумав им особое прозвище — «лешие», которым и приветствовал их на парадах (в 1867 г. военное устройство Лесного ведомства было упразднено и опять стало чисто гражданским).
В 1838 г. Департамент государственных имуществ был выведен из состава Министерства финансов и преобразован в отдельное министерство, возглавить которое был назначен граф П. Д. Киселев.
Умный и честный Киселев очень много сделал для приведения в известность казенных имуществ, повышения их доходности, улучшения быта казенных крестьян и т. п. Должное внимание было уделено и лесному хозяйству. Именно в его бытность министром была создана русская лесоводственная школа, отработана система лесного управления, начато систематическое приведение в известность лесов России, создана стройная система государственного лесного хозяйства и т. п. Лисинское лесничество пользовалось особым вниманием и любовью сурового министра. И надо сказать, что ни при одном из последующих министров, ни в Царской России, ни в Советской, Лисино уже никогда не получало больше такой поддержки и внимания со столь высокого уровня.
Киселев начал с увековечения памяти своего предшественника, организовавшего лесничество. На островке Рубецкого пруда устроили ротонду, обсадили липами и установили гипсовый бюст графа Канкрина. Островок с тех пор и получил название Егорьевского (с 1869 г. Лесное училище. с 1888г. Лесная школа). После Октябрьского переворота бюст снесли, и только липы и название островка напоминают о Канкрине.
В 1841—42 гг. было проведено первое полное лесоустройство лесничества. Вся его территория была разбита на кварталы размером верста на версту. При всех последующих лесоустройствах эта квартальная сеть не менялась более никогда. С этих лет в даче велось правильное лесное хозяйство, не прекращающееся до сих пор и на более чем 150-летнем примере продемонстрировавшее, как можно получать максимальный экономический доход, не только не истощая свою лесосырьевую базу, но и постоянно улучшая качественный состав ее лесных насаждений.
В 1845 г. помещичья деревня Неникюль была выкуплена у владельцев Казной и ее земли вошли в состав лесничества. При своей очередной инспекционной поездке в ЛУЛ в 1846 г. Киселев распорядился соединить обе деревни мостом через Лустовку и дать им единое официальное название — Лисино. Однако название это тогда больше фигурировало в официальных документах и на планах. Вплоть до Октябрьского переворота все три части будущего поселка Лисино-Корпус никогда не сливались между собой. К тому же Корпус имел более высокий административный ранг и не попадал под юрисдикцию уездных властей. Он был отгорожен от деревень забором и жил замкнутой жизнью. Все его строения были собственностью Казны, и в квартирах Корпуса проживали только чиновники и служители лесничества со своими семьями, а также практиканты Лесного института и воспитанники Егерского училища (Русское имя Канкрина - Егор). После Октябрьского переворота Корпус потерял свою обособленность и начал постепенно сливаться с деревней Лустовкой. Расположенная на другом берегу речки деревня Неникюль дольше сохраняла свою обособленность, по большей части потому, что была населена финнами-лютеранами. Но после Второй мировой войны ингерманландские финны были обвинены в содействии немецким оккупантам и репрессированы. Вина неникюльских крестьян в глазах Советских властей была безусловной, так как во время войны в Лисино квартировали части Финского карательного батальона. После войны произошла практически полная смена коренных жителей, тем более что и до войны Лисино никогда не было многолюдной деревней. Постепенно забылись старые названия деревень, и за поселком укрепилось объединенное название с топокарты — Лисино-Корпус. Название же деревни — Лустовка — сохранилось в названии станции, которая была образована на железнодорожной ветке С.Петербург — Новгород, построенной в начале нашего века и проходившей со стороны этой деревни.
Несмотря на то что Лисинский учебно-опытный лесхоз является колыбелью отечественного лесоводства и только по одному этому может претендовать на ранг национального памятника истории и культуры, тем не менее известность и славу он получил в первую очередь как самое любимое место зимних охот Императора Александра II.
В первой половине XIX в. в России господствовала немецкая школа лесоводства, в то время самая передовая. Все отличившиеся выпускники Лесного института, которых Лесной департамент намечал как будущих преподавателей института или же ведущих специалистов департамента, в те годы заканчивали свое лесное образование в Тарандской или же Эберсвальдской лесных академиях. Особенностью немецкой школы лесоводства было положение о неразрывности лесного и охотничьего хозяйства, которое на одной территории должен был вести один человек — лесничий. Поэтому непременным условием образования последнего было обучение его егерскому искусству и ведению охотничьего хозяйства. В связи с этим в штат ЛУЛ была введена должность обер-егеря, главной обязанностью которого было ведение теоретических и практических занятий с воспитанниками Егерского училища и с практикантами Лесного института, проходившими в лесничестве годовую практику.
В 1835 г. Канкрин поручил известному русскому лесоводу И. Г. Войнюкову, будущему профессору и директору Лесного института, составить Положение об охоте в ЛУЛ. Войнюков запросил министра: «Предполагается ли в лесничестве охота каких-либо «значительных» особ?» Чуждый придворной карьере, Канкрин ответил Войнюкову, что никаких подобных охот не предполагается, а лесничество должно служить местом практических занятий по охоте только для воспитанников Егерского училища и практикантов Лесного института. В соответствии с этим Войнюковым и было разработано первое Положение об охоте в ЛУЛ. В 1836 г. с подачи Канкрина Высочайшим Указом охота в ЛУЛ была закрыта для всех, кроме служащих лесничества, воспитанников и практикантов. Большой удачей для лесничества было назначение в 1837 г. на должность обер-егеря лесничества опытнейшего егеря, выходца из Курляндии, Генриха Рейса, бывшего до этого смотрителем Петергофского козьего зверинца и лично известного Николаю I и Наследнику.
Именно Рейсу лесничество обязано отличной выучкой своих егерей и высочайшим уровнем организации самых разнообразных лисинских охот.
С переходом ЛУЛ в ведение Министерства государственных имуществ Киселев продолжал энергичную политику предшественника по созданию в Лисинском лесничестве образцового лесного хозяйства. В связи с тем что Государь довольно живо интересовался делами Лесного ведомства, в том числе и ЛУЛ, высказывая пожелание лично посетить лесничество, Киселев особую заботу проявлял о внешнем облике лесничества. Под его личным контролем лесничество начало активно готовиться к встрече Императора. В 1841—44 гг. была полностью шоссирована и благоустроена дорога Лисино — Тосно с заменой всех деревянных мостов каменными трубами и капитальной перестройкой моста через речку Лустовку. По проектам архитектора А. К. Кавоса, в это время строившего в лесничестве новое каменное здание Егерского училища, были облагорожены все фасады зданий лесничества, а также усадеб лесничих и лесной стражи в первую очередь по дороге Лисино — Тосно. Дворы центральной усадьбы лесничества были вымощены камнем. В Главном корпусе для остановки Государя была целиком переделана квартира министра с пристройкой к ней еще двух комнат. Но Киселев знал, что лучше всего можно угодить Императору, показав ему не только красоту классической строгости общего вида лесничества и его чистоту, но и прежде всего «молодецким» видом всех служащих, воспитанников Егерского училища и практикантов Лесного института, опрятностью и чистотой их одежды, фронтовой выучкой и, конечно же, их «молодецкой» стрельбой. Поэтому при посещении лесничества в 1843 г. министр, лично проверив ход подготовки к Высочайшему визиту, проверил и фронтовую выучку егерей и практикантов и устроил им стрелковое соревнование. Причем условия стрельбы были достаточно сложными. Стрельба велась стоя с руки из штуцера на 150 шагов в мишень, имевшую размер в 44 дюйма ( 112 см), и в центральное яблоко размером в 12 дюймов (30,5 см). Каждому стрелку давалось три выстрела. Попадание в центр (4 дюйма) означало 12 очков и дальше, с шагом 2 дюйма, шло на понижение. Киселев назначил и вознаграждение. При попадании в 12 очков — 1 рубль, в 11/8 дюйма — 50 копеек серебром, в 10/12 дюйма — 25 копеек серебром. Обер-егерь по окончании соревнований получал эквивалент общей суммы всех выплаченных стрелкам денег. В дальнейшем и в другие свои инспекционные поездки министр любил организовывать стрельбы на тех же условиях. В 1847 г., с установлением Храмового праздника лесничества 1 августа (праздник во Имя Животворящего Креста Господня и Всех честных Древ, в просторечии — Первый, или Медовый, Спас), такие стрельбы для лесничества стали традиционными. Не забыта министром была и охота. На случай, если Императору захочется иметь охоту, в лесничестве под руководством обер-егеря Рейса, знавшего вкусы и пристрастия Императора, были построены ланий и козий зверинцы по образцу Петергофских. А для егерей была пошита специальная охотничья форма, также по образцу Императорской охоты, которая должна была надеваться только по случаю Высочайшей охоты. Однако Государь так и не побывал в ЛУЛ. Зато возможностью охоты в Лисинском лесничестве заинтересовался Наследник, и на это были особые причины.
Охотничья страсть в Цесаревиче Александре Николаевиче проснулась рано под влиянием его воспитателя К. К. Мердера. Правда, сам Мердер охотником не был. Он просто рассматривал охоту как одну из сторон подготовки хорошего военного, способствующую умению хорошо стрелять и легко переносить физические тяготы. Поэтому их совместные охоты ограничивались прогулками с ружьем по Царскосельским и Петергофским паркам во время загородного пребывания Императорской Фамилии. Мердер же организовал для Цесаревича экскурсию в Петергофскую Егерскую слободу Придворной охоты, где было что посмотреть. Бравые егеря продемонстрировали 11-летнему мальчишке пару эффектных зрелищ: травлю молодого медведя мордашом и травлю зайцев борзыми. Особенно Цесаревичу понравились борзые, и он попросил Мердера достать ему собак. Последний вскоре выполнил просьбу, и Цесаревич получил в подарок из Курляндии несколько борзых типа левреток. Однако с болезнью Мердера и его отъездом в 1833 г. на лечение за границу охотничьи прогулки для Цесаревича потеряли всякую прелесть, и во второй половине 30-х годов он принимал участие только в охотах отца, в основном протокольных.
Возможно, эта случайно разбуженная Мердером охотничья страсть так и осталась бы дремать в душе Александра и он стал бы охотником такого же типа, как и его отец, ограничиваясь рамками протокольных охот в парках и зверинцах. Но судьба подарила ему встречу со страстным и знающим охотником — И. М. Толстым, ставшим одним из самых близких задушевных друзей Александра. Они познакомились в 1838 г. во время заграничного путешествия Цесаревича. И. Толстой, к этому времени опытный дипломат, младший секретарь Российского посольства в Лондоне, был включен в свиту Цесаревича в качестве дипломатической поддержки. Первоначально сошлись они на лошадях, так как И. Толстой был большим знатоком лошади, к тому же за время своей дипломатической карьеры хорошо познакомившийся с европейским коннозаводским и скаковым делом, покупал лошадей в Англии для Императорской конюшни. По возвращении в Россию И. Толстой был назначен Государем шталмейстером (заведующий конюшенной частью) Двора Наследника, а также главным распорядителем Императорских скачек, позднее — членом Комитета государственного коннозаводства. Именно И. Толстой оказал самое решающее влияние на Цесаревича как охотника. Так как при Дворе Наследника никаких специальных охотничьих должностей не было предусмотрено, то шталмейстер И. Толстой взял на себя практически и функции егермейстера Цесаревича, постепенно вводя его в мир охоты.
В 40-50-е годы особенной любовью у Цесаревича пользовались охоты с легавыми и псовая. В августе — октябре на них он проводил по 2—4 недели кряду.
В прошлом веке охота с легавой была одной из самых массовых и любимых у петербургских охотников, основной контингент которых составляло мелкое и среднее чиновничество, по причине обширности водно-болотных угодий близ столицы, многочисленности водно-болотной и пролетной пернатой дичи и дешевизны затрат на производство самой охоты. По воспоминаниям современников, в середине прошлого века под выходной или праздничный день через все заставы Петербурга тянулись нескончаемые вереницы петербургских легашатников. Не чужда была охота с легавой и аристократии. Страстным охотником с легавой был и Министр Императорского двора князь П. М. Волконский, специально для охот которого придворные егеря охраняли Волково поле. На острове Голодай придворные егеря охраняли и угодья охотничьего кружка И. Толстого, в который входили известные петербургские охотники: барон В. К. Ливен, граф П. К. Ферзен, А. Ф. фон Герздорф. Впоследствии первые двое стали обер-егермейстерами Александра II, а последний — егермейстером. На атом фоне трудно было не сделаться затяжным легашатником, к тому же Цесаревич с детства любил собак и легавые до самого конца его жизни стали его любимцами и фаворитами среди всех других пород, даже несмотря на то, что с середины 60-х годов Александр II охладел к охоте с легавой и бывал на ней с этого времени чрезвычайно редко. Самой известной и самой любимой собакой Александра II был черный английский сеттер Милорд, буквально ставший его второй тенью. Портрет этой собаки был написан академиком А. П. Швабе и вставлен в каминный экран, стоявший в кабинете Александра II в Арсенальном каре Гатчинского дворца. Милорд попал и на акварели придворного художника Александра II М. А. Зичи. Специально для охот Цесаревича с легавой Николай I распорядился среди контролируемых придворными егерями императорских охотничьих угодий выделить особую зону с усиленной охраной и запрещением в ней охотиться вообще кому-либо, даже и из членов Императорской фамилии. Она располагалась между Царским Селом и Шушарами.
В эти же годы началось увлечение Цесаревича и псовой охотой. Николай I с придворной псовой охотой не охотился и видел главную ее задачу только в истреблении хищников, в первую очередь волков, вокруг загородных царских резиденций, а также в предоставлении гончих собак и выжлятников для обеспечения парковых охот на оленей. Увлечение сына псовой охотой было столь велико, что Николай I в 1846 г. распорядился, чтобы придворная псовая охота после переезда на лето Императорской фамилии в загородные резиденции полностью поступала в распоряжение Цесаревича.
Окончание следует
